В пасмурный августовский день писатель Пантелеев стоял возле родильного дома имени Видемана и с трепетом читал на доске, среди прочих фамилий, фамилию некой Пантелеевой-Еремеевой, пол женский, рост 50 сантиметров, вес 3050 граммов.
Писатель Леонид Пантелеев (Алексей Иванович Еремеев) женился довольно поздно и стал впервые отцом в 48 лет. Его супруга, Элико Семеновна, по матери армянка, по отцу грузинка, прежде уже была замужем за писателем Владимиром Орловым.
Элико была женщиной "с прошлым" - яркой, красивой, темпераментной и разведеной. Ее брак с Орловым не сложился. Соседи Орловых по ленинградскому дому на канале Грибоедова отмечали, что супруги часто и громко ссорятся. Элико во время блокады родила сына, который прожил всего одиннадцать дней. Вступая в новый брак, Элико поставила условие: писатель должен был излечиться от одного известного недуга. Проведя три месяца в лечебнице, он "завязал".
Когда в новом браке родилась долгожданная дочь Маша, то и Алексей Иванович и 42-летняя Элико Семеновна были счастливы. Девочка родилась в 1956 году. В семье писателя были и деньги, и достаток - четырехкомнатная квартира на Малой Посадской в доме №4, помощница по хозяйству. Элико Семеновна могла позволить себе не работать.
Еще до рождения дочери Элико рассказала мужу, что однажды невольно стала свидетельницей некрасивой сцены: идя по оживленной улице она у витрины магазина игрушек увидела очаровательную девочку лет пяти, которая закатила истерику своей матери с криками: "Хочу куклу!"
Мать обнимала, целовала малышку, словно оправдываясь. Потом пыталась угомонить капризницу: "У меня нет денег на куклу...", на что девочка визжа и топая ногами завизжала: "Сейчас хочу! Хочу эту куклу!" Девочка упала на асфальт в своем нарядном платьице и начала сучить ногами.
Эта сцена вызвала острое неприятие у Элико, граничащее с отвращением и она дала себе слово, что если у нее когда-то будет ребенок, то он будет воспитан совершенно по-другому, а не как это маленькое чудовище.
Алексей Иванович имел такое же мнение, что и супруга. Он привел в пример сцену увиденную им в ресторане, где девочка ругалась и плакала, отказываясь есть суп и требуя мандаринов.
Так что автор "Республики Шкид" и его жена имели схожие взгляды на воспитание ребенка и с педантичностью начали их воплощать. Писатель отметил, что воспитание он начнет с первого дня малышки. Ведь Макаренко считал, что воспитывать ребенка нужно с самого рождения. Когда мать двухнедельного ребенка спросила Макаренко с какого возраста нужно начинать воспитание, он ответил, что та уже опоздала на две недели.
Алексей Иванович заводит дневник, который потом превратится в книгу "Наша Маша" и скрупулезно фиксирует маленькие вехи в жизни Маши. Его мечта - воспитать полезного члена общества. Родители мечтают, что Маша вырастет доброй, щедрой, воспитанной, не капризной, умеющей прощать и помогать.
Он отмечает, что в три месяца девочка активно "агукает", а в четыре издает гортанные "грузинские" звуки. В шесть месяцев Маша избирает себе жертву - домашнего кота, которого хватает за уши, хвост и загривок. Кот молча терпит, а отец замечает у Маши "палаческое" довольное выражение.
"Взгляд у девочки временами - тупой, оловянный. Глазки - как две пуговки. А бывает, посмотришь на нее и удивишься: до чего же осмысленно смотрит, и какие разные выражения! Бывает, усмехнется снисходительно, из любезности; бывает, посмотрит взглядом, который говорит: "Эх, мне бы ваши заботы..." Иногда будто задумается о чем-то..." - оставляет запись в дневнике родитель.
Более пяти лет вел Пантелеев этот дневник. И умилялся, и сердился на дочь. Присматривался, словно натуралист к повадкам своего питомца... И добился того, что десятимесячная Маша узнала слово "нельзя". Нельзя: совать палец в рот, нельзя шалить.
"Может быть, с трех, если не с двух месяцев Машка для меня человек, индивидуальность. Я чувствую, куда она может повернуть и куда, в какую сторону, по какому направлению ее следует подталкивать..."
Особенно раздражало отца желание ребенка играть в "свои" игрушки. Пригласив в дом детей-трехлеток, ровесников Маши, он велел девочке раздать все игрушки товарищам. Маша расплакалась, но отец был непреклонен. Утешали девочку такие же малыши, как и она: "Не плачь, Машенька!"
Родительские наставления просты: никаких "хочу", ничего твоего здесь нет, что дали - то и ешь, надо делиться своим, а если не делишься - получи ярлык жадины и презрение. Чуть позже Машу начинают учить чтению и письму, геометрии, немецкому языку. Но девочка читать не любит, а с пересказом прочитанного у нее почти всегда проблемы.
Когда отец читает ей сказки Андерсена, то замечает, что Маша не усваивает и не понимает 90% от прочитанного. Он терпеливо разъясняет, от этого Маша страшно устает. Кстати, говорить она стала поздно – к двум с половиной годам и долго говорила плохо. В пять лет Маша путала многие слова, например, "Африка" и "фабрика"; "сервиз" и "секрет". Некоторые слова она забывала и пыталась заменить другими словами. Однажды она спросила помнит ли папа, как они в прошлом году нашли на вокзале кобылу. Папа долго не мог понять, о чем идет речь - оказалось, что о подкове.
А еще родители замечают, что ребенок плохо засыпает вечером. Чтобы уснуть, Маше вечером нужна "истерика" по любому поводу. Например, мать сказала, что в доме закончилась клубника... Маша начинает плакать: "Ах, клубники больше нет!" Нарыдавшись вдоволь, успокоенная и вздрагивающая еще от недавних слез, она наконец засыпает.
Родители тщательно отбирают для Маши детей, с которыми можно дружить и общаться, деля их на "хороших" и "плохих". Хорошая девочка - внучка директора писательского дома творчества в Комарово Ксения.
"К сожалению, подруг у Машки нет. В тылу у нас находится так называемая Офицерская Деревня. Страшновато водить туда Машку. Почти вся эта публика побывала в Европе (в ГДР, Румынии, Чехословакии), но вывезла оттуда самое пошлое. Машка тянется к детям, но я … я, вероятно совершаю ошибку, ограждая ее от той среды, в которую ее рано или поздно неизбежно втянет в жизнь". Маша растет на домашнем воспитании, практически в полной изоляции, отец сокрушается о том, что дочке не хватает подруг, детского коллектива, но сожаления так и остаются на страницах его дневника.
Отец грустно констатирует: "Не везет ей с подругами. Знает она больше многих своих сверстниц и вместе с тем совершенный сосунок даже рядом с девочками младше ее". Маша играет с папой и мамой - "мамсинькой" и "папсинькой", а если они заняты, то занимает себя сама, играя в прятки сама с собой, разрывая бумажки и подбирая крошки. Когда девочка пытается пробраться в папин кабинет, то мама и бабушка преграждают ей путь: "Папа занят, папа работает". Девочку уводят. Пантелеев закуривает, вздыхает: "Вот упрямица", - и возвращается к работе, может даже пишет в это время "Нашу Машу".
Отец придумывает для Маши "ненастоящую" школу, где учатся вымышленные ученики. Маша иногда выступает в роли учительницы, а отец поочередно подает реплики за учеников. Каждого ученика он наделил своим характером. Одна девочка, Ира Снегова, не любила Машу и все время старалась ее задеть. Так отец готовит ее к "настоящей" школе и показывает Маше, что в школе может быть всякое, не только приятное. Еще Пантелеев тщательно выбирает "правильные" книги, которые должна прочесть Маша.
Маша переживала, что отец бывает суров и редко ее хвалит. Вот она радостная прибегает к маме: "Мама, я сама завязала шнурки!" Мама: "Ах, какая ты молодец!". Маша: "Вот! А этому ничем не угодишь!"
Девочка страдает расстройством, которое называется обсессивно-компульсивным: с вечера при укладывании в кровать она показывает место, где должны лежать ее чулочки, платьице и кофточка. А утром требует у родителей, повторить порядок действий, которые она должна последовательно выполнить, будь то утренний туалет, одевание и завтрак. Она боится темноты, хочет спать с мамой, но у нее есть отдельная комната.
При этом в семье нет телевизора (он появится только когда Маша окончит школу, а у всех одноклассников уже давно есть), а на общественном транспорте Машенька будет ездить в сопровождении родителей до семнадцати лет. Единственной подруге Ксении Маша признается в страшном...
"Твой мир мне не совсем понятен, - пишет в своем дневнике Ксения, - я не знаю, что делать с твоим признанием, когда однажды на комаровской дороге, спросив меня, люблю ли я своих родителей, ты вдруг говоришь мне странную вещь: "А я своих не люблю, вот так-то". Тем временем родители продолжают воспитывать Машу - девочка растет жадной, считает мать, поэтому ее заставляют делиться - дарить привезенные из-за границы сувениры - точилки, наборы карандашей, блокнотики, сувениры, шоколад и марципаны из Прибалтики.
1 сентября 1963 года Маша идет в школу. К неудовольствию Пантелеева, когда девочку просят прочесть стихи, она выбирает "не те"...
"Я не сразу понял, что, когда Машке предложили прочесть какое-нибудь стихотворение, она выбрала почему-то "Урну с водой уронив"…
— Правда, не по теме, — сказала учительница. — Но — ничего.
Тема была, как выяснилось, действительно, совсем другая — космонавты. А тут какая-то Дева.
Мы приуныли. Но куда податься?" - пишет Пантелеев в письме к Лидии Чуковской.
Девочка не блещет способностями к точным наукам, но у нее открывается новый талант. Она прекрасно "копирует" голоса и изображает сценки в лицах. За актерский талант ее хвалит бывавшая в доме писателя Анна Андреевна Ахматова. Правда, изображает первоклассница… подвыпившую эстонку в кафе.
"Вчера Пантелеев показывал мне свою невероятную девочку. Я в жизни моей не видела ничего подобного. Показывая (передразнивая) пьянеющую эстонку, она отчетливо произносила какие-то эстонские звуки и наполнила комнату чем-то эстонским..."
Этот номер надолго останется в ее репертуаре, им будут потчевать гостей ленинградской квартиры на Малой Посадской и в доме творчества в Комарово. "Талант у нее комедийный. Бывает смеемся так, что штукатурка на головы падает..."
Девочка вынуждена скрывать религиозность семьи. Это расшатывает и без того тонкую психику Маши: у нее случаются головные боли, обмороки, скачки давления. Много времени семья проводит в Прибалтике и в Комарово.
"Маша стояла обедню, молилась, а потом возвращалась в Ленинград, шла в школу и - не могла, некому и нельзя было рассказать о самых ярких летних своих впечатлениях. Вот и надламывалась из года в год, изо дня в день молодая душа.
Дистрессов хватало и без того в Машиной жизни, но этот разлад был, я уверен, сильнейшим.", - пишет отец. Родители переводят ее из одной школы в другую. Это не способствует укреплению социальных связей. Вечеринка по случаю семнадцатилетия Маши превращается в слащаво-карамельную: хорошие девочки пьют лимонад и по очереди танцуют и исполняют песенки на разных языках. Родители с умилением наблюдают.
"Мы усаживаемся за стол. Нас кормят вкусной едой. Мы пьем лимонад. Потом развлечения. Леночку просят спеть английскую песенку, меня - французскую. Мы по очереди танцуем с Леночкиным младшим братом. Я чувствую всю искусственность этой ситуации..." - из воспоминаний Ксении Мечик, подруги Маши.
Маша - красивая, темноволосая девушка с карими "восточными" глазами, стройными ногами, нежная и хрупкая. После школы Маша хочет поступать в театральный, но выбор родителей сделан давно: педагогический институт, факультет иностранных языков. Она послушно сдает экзамены и становится студенткой, но заболевает гриппом, в результате которого развивается нейроинфекция. С учебой не сложится и девушку помещают на лечение в психиатрическое отделение института имени Бехтерева.
"Мне нравится в больнице. Я там рисую и гуляю" - пишет Маша. Рецидивы болезни случаются и тогда Маша, вернувшись домой ведет себя агрессивно: бьет посуду и нападает на случайных людей. Ее изолируют дома на целых семь лет.
Внезапно на улице от сердечного приступа умирает Элико Семеновна, мать Маши. Пожилой отец, страдающий стенокардией и нарушением зрения, ухаживает за дочерью дома, прием лекарств расписан по часам - восемнадцать раз за день. Отец не справляется и Машу снова госпитализируют.
После домашнего затворничества она в первый же день выходит на прогулку в больничный садик. Ей двадцать девять лет. Через год, в 1987 году, умирает Алексей Иванович, Маша умрет спустя три года.
Почему родительский эксперимент по воспитанию "идеального" ребенка не удался? Родители слишком требовательны? Есть в "Нашей Маше" страницы, которые нельзя теперь читать без какого-то суеверного ужаса.
